Все сказки мира

МОБИЛЬНАЯ ВЕРСИЯ

-1*+1 или Житие и бытиё страстотерпца и великострадальца Коли Робермана и других незначительных персонажей

Скачать сказку в формате PDF

1001 ночь.

Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах

  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 45-50
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 51-56
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 57-62
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 63-68
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 69-74
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 75-80
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 81-86
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 87-92
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 93-98
  • Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане, ночи 99-107

    Шестьдесят девятая ночь

    Когда же настала шестьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Шарр-Кан услышал эти слова, его сердце встревожилось, и лицо его пожелтело, и на него напала дрожь, и он опустил голову к земле. И, поняв, что Нузхат-аз-Заман и его сестра и они от одного отца, он лишился чувств, а очнувшись, он пришел в изумление, но не осведомил царевну о себе. "О госпожа, - спросил он ее, - ты дочь царя Омара ибн ан-Нумана?" - "Да", - отвечала она ему. И Шарр-Кан сказал ей: "Расскажи мне, почему ты рассталась со своим отцом и тебя продали?"

    И она рассказала ему обо всем, что с ней случилось, с начала до конца: и как она оставила брата больным в Иерусалиме и как бедуин похитил ее и продал купцу. И когда Шарр-Кан услышал это, он убедился, что Нузхатаз-Заман его сестра и они от одного отца.

    "Как же это я женился на своей сестре! - подумал он. - Клянусь Аллахом, мне необходимо выдать ее за кого-нибудь из моих придворных. А если что-нибудь выяснится, я скажу, что развелся с нею раньше, чем стал ее мужем, и выдам ее за старшего из придворных". И, подняв голову, он вздохнул и сказал: "О Нузхат-азЗаман, ты действительно моя сестра. И я скажу: "Прошу прощения у Аллаха за тот грех, в который мы впали. Я Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана". И Нузхатаз-Заман взглянула на Шарр-Кана и хорошенько всмотрелась в него, и, узнав его, она почти лишилась рассудка и с плачем стала бить себя по липу и воскликнула: "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Мы впали в великий грех! Что делать и что я скажу отцу и матери, когда они меня спросят: "Откуда у тебя эта дочь?" - "Лучше всего, - сказал Шарр-Кан, - выдать тебя за царедворца и дать тебе воспитывать мою дочь у него, в его доме, чтобы никто не узнал, что ты моя сестра. Это предопределил нам Аллах великий ради дела, угодного ему, и мы будем сокрыты, только если ты выйдешь за этого царедворца раньше, чем кто-нибудь узнает".

    И он стал ее уговаривать и целовать ее в голову, и она спросила: "А как же мы назовем дочку?" А ШаррКан отвечал: "Назови ее Кудыя-Факан". И он выдал Нузхат-аз-Заман замуж за старшего царедворца и перевел ее в его дом вместе с дочерью. И девочку воспитали на плечах невольниц и давали ей питье и разные порошки.

    А брат Нузхат-аз-Заман, Дау-аль-Макан, был все это время с истопником в Дамаске. И вот в какой-то день прибыл на почтовых гонец от царя Омара ибн ан-Нумана к царю Шарр-Кану, и с ним было письмо. И Шарр-Кан взял письмо и прочитал, и в нем после имени Аллаха, стояло: "Знай, о славный царь, что я сильно опечален разлукою с детьми, так что лишился сна и меня не покидает бессонница. Я посылаю тебе это письмо. Сейчас же по прибытии его приготовь нам деньги и подать и пошли с ними ту невольницу, которую ты купил и взял себе в жены. Я хочу ее видеть и услышать ее слова, так как к нам прибыла из земли румов старуха праведница и с нею пять невольниц, высокогрудых дев. Они овладели науками и знанием и всеми отраслями мудрости, которые надлежит знать человеку, - язык бессилен описать все виды науки, добродетели и мудрости. И, увидав девушек, я полюбил их великой любовью и захотел, чтобы они были в моем дворце и под моей властью, так как им не найдется равных у прочих царей. И я спросил старую женщину об их цене, и она мне ответила: "Я продам их только за подать Дамаска". Клянусь Аллахом, я не считаю, что это большая цена за них (каждая из девушек стоит всех этих денег). И я согласился на это и ввел их в мой дворец, и они находятся в моей власти. Поторопись же с податью, чтобы женщина отправилась в свои земли, и пришли к нам твою невольницу - пусть она состязается с девушками перед мудрецами. И если она одолеет их, я пришлю ее к тебе и подать Багдада вместе с нею..."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

    Ночь, дополняющая до семидесяти

    Когда же настала ночь, дополняющая до семидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Омар ибн ан-Нуман говорил в своем письме: "И пришли к нам твою невольницу, пусть она состязается с девушками перед мудрецами, и если она победит их, я пришлю ее к тебе, а вместе с нею подать Багдада".

    И когда Шарр-Кан узнал об этом, он обратился к своему зятю и сказал ему: "Приведи невольницу, которую я дал тебе в жены!" И Нузхат-аз-Заман пришла, и Шарр-Кан ознакомил ее с письмом и сказал ей: "О сестрица, что ты думаешь об ответе?" - "Верное мнение - твое мнение", - ответила Нузхат-аз-Заман. А затем она, стосковавшаяся по близким и родине, сказала: "Отошли меня вместе с моим мужем, царедворцем, чтобы я могла рассказать отцу мою повесть и поведать о том, что произошло у меня с бедуином, который продал меня купцу, и сообщить ему, что купец продал меня тебе, а ты выдал меня за царедворца после того, как освободил меня".

    И Шарр-Кан ответил: "Пусть будет так!" А затем он взял свою дочь Кудьш-Факан и отдал ее нянькам и слугам и принялся готовить подать, которую он вручил царедворцу, приказав ему отправиться с девушкой и податью в Багдад.

    И Шарр-Кан назначил ему носилки, в которых бы он сидел, а для девушки он назначил другие носилки. И царедворец ответил ему: "Слушаю и повинуюсь!" А ШаррКан снарядил верблюдов и мулов и написал письмо и отдал его царедворцу. Он простился со своей сестрой Нузхат-аз-Заман (а жемчужину он у нее отобрал и повесил ее на шею своей дочери на цепочке из чистого золота); и царедворец выехал в ту же ночь. И случилось так, что Дау-аль-Макан и с ним истопник вышли прогуляться возле шатра. И они увидели бактрийских верблюдов, нагруженных мулов и светильники и светящие фонари. И Дау-аль-Макан спросил об этих тюках и их владельце, и ему сказали: "Это подать Дамаска, и она едет к царю Омару ибн ан-Нуману, владыке города Багдада". - "А кто предводитель этого каравана?" - спросил Дау-аль-Макан. "Старший царедворец, что женился на девушке, которая преуспела в науке и мудрости", - сказали ему.

    И тут Дау-аль-Макан горько заплакал и задумался, вспоминая свою мать, и отца, и сестру, и родину. "Нет больше здесь для меня места, - сказал он истопнику. - Я отправлюсь с этим вот караваном и пойду понемногу, пока не достигну родины". - "Я не был спокоен за тебя на пути из Иерусалима в Дамаск, так как же я спокойно отпущу тебя в Багдад! - воскликнул истопник. - Я буду с тобою вместе, пока ты не достигнешь свой цели!" "С любовью и охотой", - ответил Дау-аль-Макан.

    И истопник принялся снаряжать его и оседлал ему осла и положил на осла его мешок, а в мешок он сложил кое-какие запасы. И, затянув пояс, он приготовился и стоял, пока мимо него не прошли все тюки. А царедворец ехал на верблюде, и пешая свита окружала его. И Дау-аль-Макан сел на осла истопника и сказал истопнику: "Садись со мной", по тот отвечал: "Я не сяду, во буду служить тебе". - "Ты непременно должен немного проехать на осле", - воскликнул Дау-аль-Макан. И тот ответил: "Пусть будет так, если я устану". - "Ты увидишь, брат мой, как я вознагражу тебя, когда приеду к своим родным", - сказал Дау-аль-Макан. И они ехали непрерывно, пока не взошло солнце, а когда настало время полуденного отдыха, придворный приказал сделать привал. И путники спешились и отдохнули и напоили своих верблюдов, а затем он велел отправляться.

    И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли там три дня..."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

    Семьдесят первая ночь

    Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поехали и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернется к отцу без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали усилились. И он произнес такие стихи:

    "О други, доколь терпеть и медлить придется мне?

    И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.

    Ведь дни единения так кратки, поистине!

    О, если б разлуки срок короче мог сделаться!

    Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров

    Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.

    И если кто скажет мне: "Утешься!" - скажу ему:

    "Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья".

    И истопник сказал ему: "Прекрати этот плач и стенания, мы близко от шатра царедворца". Но Дау-альМакан воскликнул: "Я обязательно должен говорить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет". "Ради Аллаха, - сказал истопник, - оставь печаль, пока не прибудешь в свою страну, а потом делай, что хочешь. Я буду с тобою, где бы ты ни был". - "Клянусь Аллахом, я не перестану", - воскликнул Дау-альМакан и обратился лицом в сторону Багдада.

    А луна сияла и изливала свой свет, и Нузхат-аз-Заман не спала этой ночью; она беспокоилась и вспоминала о своем брате Дау-аль-Макане и плакала. И, плача, она вдруг услыхала, как ее брат Дау-аль-Макан плакал и говорил такие стихи:

    "Луч блеснул зарниц йеменских,

    И тоскою я охвачен

    По любимом, бывшем близко,

    Что поил привета чашей.

    Он напомнил о метнувшем

    Мне стрелу в моем жилище,

    О сияние зарницы,

    Возвратятся ль дни сближенья?

    О хулитель, не брани же!

    Испытал меня господь мой

    Тем возлюбленным, что скрылся,

    И судьба меня сразила,

    И ушла услада сердца,

    Когда время отвернулось.

    Поит он меня заботой,

    Неразбавленною в чаше,

    И себя я вижу, друг мой,

    Мертвым прежде единенья.

    Время! К нам с любовью детской

    Воротись скорей с приветом,

    С безопасностью счастливой.

    От стрелы, меня сразившей,

    Кто поможет чужеземцу,

    Что с испуганным спит сердцем?

    Одинок в своем он горе,

    Потеряв Усладу Века [137].

    Овладели нами силой

    Руки сыновей разврата".

    А окончив свои стихи, он закричал и упал без чувств. Вот что было с ним.

    Что же касается Нузхат-аз-Заман, то она этой ночью бодрствовала, так как ей вспомнился в этом месте ее брат. И, услышав среди ночи голос, она отдохнула душой и поднялась, обрадованная, и позвала евнуха. "Что тебе надо?" - спросил он. И Нузхат-азЗаман отвечала: "Пойди и приведи мне того, кто говорит эти стихи". - "Я не слышал его", - сказал евнух..."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

    Семьдесят вторая ночь

    Когда же настала семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нузхатаз-Заман услыхала стихи своего брата, она позвала старшего евнуха и сказала ему: "Пойди приведи мне того, кто говорил эти стихи". - "Я не слышал его и не знаю, кто он. И все люди спят", - отвечал евнух. По Нузхат-аз-Заман сказала: "Всякий, кого ты увидишь бодрствующим, и есть тот, кто говорил стихи".

    И евнух стал искать и увидал, что не спят только истопник и Дау-аль-Макан (а он был в забытьи). И когда истопник увидал, что евнух стоит над его головой, оп испугался его, а евнух спросил: "Это ты говорил стихи? Моя госпожа услыхала тебя". И истопник подумал, что госпожа рассердилась из-за того, что говорили стихи, и испугался и отвечал: "Клянусь Аллахом, это не я!" - "Л кто же это говорил? - спросил евнух, укажи мне его, ты его знаешь, так как ты не спал".

    И истопник испугался за Дау-аль-Макана и подумал: "Может быть, этот евнух ему чем-нибудь повредит". - "Клянусь Аллахом, я не знаю его", сказал он. И евнух воскликнул: "Клянусь Аллахом, ты лжешь! Здесь нет никого, кто бы сидел и не спал, кроме тебя. Ты знаешь его!" - "Клянусь Аллахом, - отвечал истопник, - я скажу тебе правду. Тот, кто говорил стихи, - человек, проходивший по дороге; это он испугал и встревожил меня, воздай ему Аллах!" - "Если ты знаешь его, - сказал евнух, - проведи меня к нему, я его схвачу и приведу к носилкам, в которых наша госпожа, или ты сам схвати его своей рукой". - "Уйди, а я приведу его к тебе", - сказал истопник.

    И евнух оставил его и удалился. Он вошел к своей госпоже и сообщил ей об этом и сказал: "Никто его не Знает, это только прохожий на дороге". И Нузхат-аз-Заман промолчала. Что же касается Дау-аль-Макана, то, очнувшись от обморока, он увидал, что луна достигла середины неба, и на пего повеял предрассветный ветерок и взволновал в нем горести и печали.

    И Дау-аль-Макан прочистил голос и хотел говорить стихи, а истопник спросил его: "Что это ты хочешь делать?" - "Я хочу сказать какие-нибудь стихи, чтобы погасить огонь моего сердца", - ответил Дау-аль-Макан. Л истопник сказал: "Ты не знаешь, что со мной случилось! Я только потому спасся от смерти, что уговорил евнуха". - "А что же было? Расскажи мне, что случилось", - спросил Дау-аль-Макан.

    И истопник ответил: "О господин, ко мне пришел евнух, когда ты был без чувств, и у него была длинная палка миндального дерева. Он всматривался в лица людей, которые спали, и спрашивал, кто говорил стихи, но никого не нашел бодрствующим, кроме меня. И когда он спросил меня, я сказал: "Это прохожий на дороге". И евнух ушел, и Аллах спас меня от него, а иначе он убил бы меня. И он сказал мне: "Когда ты услышишь его еще раз, приведи его к нам".

    Услыхав это, Дау-аль-Макан заплакал и воскликнул: "Кто помешает мне говорить стихи! Я буду говорить, и пусть со мной случится то, что случится! Я близко от моей страны и не стану ни о ком думать". - "Ты хочешь только погубить свою душу!" - воскликнул истопник. Но Дау-аль-Макан сказал: "Я непременно буду говорить!" И тогда истопник вскричал: "С этого места между нами легла разлука! Я намеревался не расставаться с тобою, пока ты не вступишь в твой город и не встретишься со своим отцом и матерью! Ты пробыл у меня полтора года, и я не причинил тебе ничего дурного. Что это тебя подпяло говорить стихи, когда мы до крайности устали от ходьбы и бессонницы! Все люди прилегли отдохнуть от усталости, и они нуждаются во сне". - "Я не отступлюсь от того, что делаю!" - воскликнул Дау-аль-Макан. И горести взволновали его, и он обнаружил затаенное и произнес такие стихи:

    "Постой у жилища ты, приветствуя стан пустой,

    И к ней воззови - ответ, быть может, подаст она.

    И если обитает тебя ночь тоски по ней,

    Во урагане зажги огонь от пламени страсти ты.

    Не диво, что коль шуршит змеею пушок его,

    Я жгучий укус сорву, срывая румянец губ.

    О рай! Ты покинут был душой моей нехотя!

    Блаженства навек я жду, не то б я погиб в тоскою.

    И еще он произнес такие два стиха:

    "Мы жили, и были дни нам верными слугами.

    И жили мы вместе все в жилище прекраснейшем.

    А окончив свои стихи, он издал три крика и упал на землю без чувств, и истопник поднялся и накрыл его. А Нузхат-аз-Заман, услыхав первые стихи, вспомнила своего брата, отца и мать, а услышав вторые стихи, заключавшие упоминание ее имени, имени ее брата и их общего обиталища, она заплакала и кликнула евнуха и сказала ему: "Горе тебе! Тот, кто произнес стихи в первый раз, произнес их и во второй раз, и я слушала его близко от себя. Клянусь Аллахом, если ты не приведешь его ко мне, я разбужу царедворца, и он тебя побьет и выгонит! Но возьми эти сто динаров, отдай их тому человеку и приведи его ко мне, только ласково, не причиняя ему вреда. А если он не согласится, дай ему этот мешок с тысячей динаров; если же он откажется - оставь его и узнай, где он находится и какое его ремесло и из каких он земель. И возвращайся ко мне скорее и не пропадай..."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

    Семьдесят третья ночь

    Когда же настала семьдесят третья ночь третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхатаз-Заман послала евнуха искать того человека и сказала ему: "Берегись возвратиться ко мне и сказать: "Я не нашел его!" И евнух вышел и стал колотить людей и топтать их в палатках, но не нашел никого бодрствующим, - все люди от усталости спали. Но, дойдя до истопника, оп увидал, что тот сидит с непокрытой головой, и, приблизившись к нему, схватил его за руку и спросил: "Это ты говорил стихи?" И истопник испугался за себя и сказал: "Нет, клянусь Аллахом, о начальник людей, это не я!" - "Я не оставлю тебя, - сказал евнух, - пока ты не покажешь мне того, кто говорил стихи. Я боюсь гнева моей госпожи, если вернусь к ней без него".

    Услышав слова евнуха, истопник испугался за Дауаль-Макана и, горько плача, сказал евнуху: "Клянусь Аллахом, это не я, и я его не знаю, я только слышал, как один человек, прохожий на дороге, говорил стихи. Не впадай из-за меня в грех: я чужеземец и пришел вместе с вами из Иерусалима, города друга Аллаха". - "Пойдем со мной. Расскажи это моей госпоже своими устами. Я никого не видел бодрствующим, кроме тебя", - сказал евнух. И истопник воскликнул: "Разве ты не пришел и не видел меня там, где я сижу? Ты знаешь мое место, и никто не может никуда тронуться, - его схватят сторожа. Иди же к себе, и если ты с этой минуты еще раз услышишь, что кто-нибудь говорит стихи, - все равно, далеко он или близко, это буду я или кто-нибудь, кого я знаю. И ты узнаешь о нем только от меня). Потом он поцеловал евнуху голову и стал его уговаривать. И евнух оставил его, но, обойдя один раз кругом лагеря, он спрятался и встал позади истопника, боясь вернуться к своей госпоже без пользы.

    А истопник подошел к Дау-аль-Макану, разбудил его и сказал: "Поднимайся, садись, я расскажу тебе, что случилось". И Дау-аль-Макан поднялся, и истопник рассказал ему, что произошло, и юноша воскликнул: "Оставь меня, я больше не буду раздумывать и ни с кем не стану считаться: моя страна близко". - "Почему ты слушаешься своей души и сатаны? Ты никого не боишься, но я боюсь и за тебя и за себя", - сказал истопник. "Заклинаю тебя Аллахом, не говори больше никаких стихов, пока не вступишь в свою страну. Я не думал, что ты в таком состоянии. Разве ты не знаешь, что эта госпожа, жена царедворца, хочет тебя прогнать, потому что ты встревожил ее? Она, кажется, больна или не спит, устав с дороги и далекого пути. Вот уже второй раз она посылает евнуха искать тебя".

    Но Дау-аль-Макан не посмотрел на слова истопника, а закричал третий раз и произнес такие стихи:

    "Оставил я хулителей,

    Хулою их встревоженный,

    Хулят они, не ведая,

    Что этим подстрекают лишь.

    Сказал доносчик: "Он забыл!"

    Я молвил; "В любви к родине!"

    Сказали: "Как прекрасен он!"

    Я молвил: "О, как я влюблен!"

    Сказали; "Как возвышен он!"

    Я молвил: "Как унижен я!"

    Хоть выпью чашу гибели!

    Не подчинюсь хулителю,

    Что за любовь корит к ней".

    А пока юноша говорил стихи, евнух слушал его, притаившись, и едва он перестал говорить и дошел до конца, как евнух уже был над его головой. И при виде его истопник убежал и встал поодаль, смотря, что произойдет между ними.

    И евнух сказал: "Мир вам, о господин!" И Дау-аль-Макан отвечал: "И с вами мир и милость Аллаха и его благословение!" - "О господин", - сказал евнух..."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

    Семьдесят четвертая ночь

    Когда же настала семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух сказал Дау-аль-Макану: "О господин, я приходил к тебе сегодня ночью три раза, так как моя госпожа звала тебя к себе". - "А откуда эта сука, которая меня требует, прокляни ее Аллах и прокляни он ее мужа вместе с нею!" - воскликнул Дау-аль-Макан и напустился на евнуха с бранью, а евнух не мог ему отвечать, так как госпожа велела ему не обижать юношу и привести его только по собственному желанию, а если он не пойдет, дать ему сто динаров.

    И евнух повел мягкие речи и говорил ему: "О господин, возьми это и пойдем со мной! О дитя мое, мы не погрешили перед тобою и не обидели тебя. Нужно только, чтобы твои благородные шаги привели тебя со мною к моей госпоже. Ты получишь от нее ответ и вернешься во здравии и благополучии. Для тебя будет у нас великая радость".

    Услышав это, юноша поднялся и пошел среди людей, переступая через них, а истопник шел за ним и смотрел на него и говорил про себя: "Пропала его юность! Завтра его повесят!"

    И истопник шел до тех пор, пока не приблизился к тому песту, куда они направлялись (а они не видели его). И тогда он остановился, думая: "Как низко будет, если он скажет на меня: "Это он сказал мне - говори стихи".

    Вот что было с истопником. Что же касается Дау-альМакана, то он до тех пор шел с евнухом, пока не достиг места. И тогда евнух вошел к Нузхат-аз-Заман и сказал ей: "О госпожа, я привел тебе того, кого ты требовала. это юноша красивый липом, и на нем следы благоденствия". И когда Нузхат-аз-Заман услыхала это, ее сердце затрепетало, и она воскликнула: "Пусть он скажет какиенибудь стихи, чтобы я услышала его вблизи, а потом спроси, как его имя и из какой он страны".

    И евнух вышел и сказал ему: "Говори, какие знаешь, стихи, госпожа здесь вблизи слушает тебя. А после я спрошу тебя о твоем имени, твоей стране и твоем положении". - "С любовью и охотой, - отвечал Дау-аль-Макан, - но если ты спросишь о моем имени, то это стерлось, и образ мой исчез, и тело мое истощено. А моя повесть - начало ее неизвестно и конец ее нельзя изложить. И вот я точно пьяный, который выпил много вина, не скупясь для себя, и его охватило похмелье, так что он блуждает, сам себя потеряв, не зная, что делать и утонув в море размышлений".

    Услышав эти слова, Нузхат-аз-Заман заплакала, и ее плач и стоны умножились. "Спроси его, не покинул ли он кого-нибудь из любимых, например отца и мать?" - сказала она евнуху. И тот спросил его, как приказала ему Нузхат-аз-Заман.

    И Дау-аль-Макан ответил: "Да, я покинул их всех, и мне всех дороже моя сестра, с которой меня разлучил рок".

    Нузхат-аз-Заман промолчала, услышав, что он произнес эти слова. И потом она воскликнула: "Аллах великий да сведет его с теми, кого он любит!.."

    И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.